Конец ноября, и ветрено совсем уже по-зимнему, но он каждое утро исправно закидывает на плечо сумку с этюдником и на цыпочках прокрадывается к выходу мимо двери в комнату Дрейка.
Пару раз он натыкался на того, кого называл про себя «Он». Или «этот человек». Они оба вежливо делали вид, что не замечают друг друга – впрочем, вполне возможно, что делать вид приходилось только Алю.
За пару дней Аль выяснил, в каком из трех университетских буфетов кофе гаже всего, а в котором – неплохая сдоба. За неделю - выучил наизусть расписание и виртуозно вычислял студии, которые будут свободны несколько часов.
Непривычная, каждый раз новая обстановка раздражала только в первые дни, потом все как-то сгладилось, вошло в привычную колею. Возвращался он уже затемно – жаль, темнело слишком рано. Разумеется, дома… то есть в студии не спали. И, разумеется, приходилось что-то говорить, улыбаться ровно, отвечать на вопросы. И постоянно мерещилось что-то эдакое во взглядах. То снисходительность, то чувство вины, то жалость, то досада на его неуместное присутствие. А иногда ему казалось, что он абсолютно прозрачен, и взгляды пронизывают его насквозь, как стекло. Навылет. Он попытался нарисовать это: двое смотрят друг на друга так, будто в мире никого больше не существует, смотрят сквозь едва намеченный в воздухе силуэт. Вышло неожиданно удачно, он начал перебирать ракурсы, менять материалы… В итоге, когда Дрейк спросил за ужином, как идет работа, Аля сковал такой холод, что он с трудом разжал челюсти, чтобы ответить. Раньше Дрейк часто рассматривал работы Аля, никогда почти не комментировал, но смотрел часто.
После ужина Аль тщательно собрал все эскизы к последней работе в одну папку, сверху уложил саму работу, почти законченную, все неудачные попытки, скетчи, наброски на эту тему, закинул папку на самый верх стеллажа и тщательно замаскировал несколькими склейками акварельной бумаги и ворохом старых черновиков, клятвенно пообещав себе в ближайшие дни отнести ее в Академию и похоронить там в кипах своих студенческих работ.
Впрочем, было и другое. Были вечера, когда Дрейк утаскивал его охотиться, и все было почти как раньше. А тонкая-тонкая стеклянная стенка между ними могла просто мерещится. Аль иногда думал, что это можно было бы нарисовать. Как двое стоят совсем рядом, и улыбаются друг другу, а между ними – ничего вроде бы и нет, только едва уловимо отражается свет фонарей в чем-то почти прозрачном, чуть искрится на некой плоскости между ними. Но, конечно, ничего такого он рисовать не стал. Рисовал, как раньше, улыбчивую и переменчивую физиономию Дрейка, рисовал удивление в глазах той девушки, которую они выбрали его первой жертвой, столик в любимом кабаке рисовал, сломанную в пепельнице сигарету. Бармена рисовал, красивый парень, просто хоть сейчас тащи в студию, где старшие курсы рисуют обнаженку – впрочем, кто его знает, что там под безупречной рубашкой и слегка неформальным жилетом…
А один раз нарисовал – не ЕГО, нет. Бокалы, удобно и прочно устроившиеся среди разномастных кружек а кухонной полке. Их с Дрейком кружек, из которых так вкусно было пить глинтвейн из дешевого вина. Из Этих Бокалов, внешне таких простых и неброских, явно было положено пить что-то подороже их привычного «условно красного полусладкого». Они просто всем своим видом об этом говорили.
Аль так увлекся проработкой выщербленных краев чашек, слегка сколотой глазури, сеточки трещинок на ней и прочих дефектов на простецких кружках, что тонкие, прозрачные, элегантные бокалы рядом с ними выглядели недосягаемым и несуществующим идеалом емкости для такого же идеального вина. Интереса работа не представляла, но Аль не стал ее убирать в папку. Впрочем, и в мастерскую не понес, где с первого курса оформлял выставочные работы. Впервые, кажется, со времен поступления в Академию взял канцелярские кнопки да и пришпилил листок к стене на кухне, не озаботившись даже паспарту. Кажется, даже чуть кривовато повесил, но потом решил, что это чересчур, и аккуратно выровнял край параллельно столешнице.
@настроение: Аль осенний
@темы: нормальная шизофрения, лично для, суета сует, нездешнее
