Открывающие - открывают на свой страх и риск.
Инцест, слеш, слишком нежное. Оригинальные персонажи
"Я в очередной раз понял, что меня просто завораживают близнецы. Чуточку разное выражение лица, чуточку по-разному улыбаются, и невозможно понять, в чем эта разница. И спутать, если приглядишься хоть раз, тоже невозможно".читать дальшеИрв знает, что их часто путают. Это смешно, он так и не понял, как такое возможно. Их почти неотличимые черты у Баса куда мягче и выразительнее, жестикуляция свободнее. Улыбка теплее. Так сложилось раз и навсегда июньским вечером, когда им было года по четыре (Ирв это помнил только по рассказам родителей), и уставшая от вечных драк и криков растущих сыновей мама ткнула в него пальцем: "Ты - старший. Уймитесь, наконец!". Неизвестно, что заставило ее так долго хранить тайну первородства, тем не менее с того дня ссор стало заметно меньше, и, как думает Ирв, их различие, их несходство появилось именно в этот день, с годами только усиливаясь.
На рисунках Себастиана спутать их тоже невозможно, и хотя Ирв постоянно говорит брату, что тот приукрашивает действительность, каждый новый набросок из Той Серии заставляет его замирать, медленно выдыхать и досадливо хмуриться от того, что никто, кроме них двоих, этого не увидит. Точно так же и Бас, читая очередную главу Того Самого Романа, понимающе поглядывает на брата из-под ресниц и вздыхает. Жаль, безумно жаль, но роману предстоит храниться в самом дальнем уголке его души и самом засекреченном файле на компьютере.
Перед отъездом в колледж Ирвин завел полезнейшую привычку разбирать и сортировать бумаги и жечь ненужные записи. Тогда-то он и наткнулся на записанные ровным-ровным почерком четырнадцатилетнего отличника размышления о смерти. Что страшнее - уйти первым или остаться одному? Кому угодно показался бы парадоксальным его выбор, но Ирвин сколько себя помнил выбирал из двух зол худшее - чтобы брату было легче.
Кроме прочего, Бас и правда красивее. Ирв готов поклястся в этом, когда обводит пальцами контур улыбчивых губ. Невозможно поверить, что их путают. Кажется абсурдом сравнивать его, Ирвина, с Себастианом, его отрывистые жесты - с раздумчивыми и свободными движениями брата, взгляды - его, колючий, и Баса - смешливый и беспечный. И все-таки, все-таки они слишком похожи, чтобы не ощущать этой тайны тайн: их обоих завораживает, гипнотизирует их сходство.
Когда поцелуй соединяет слишком похожие губы, когда сплетаются слишком похожие пальцы, соприкасаются слишком похожие тела - им самим кажется, что невозможно провести границу между двоими. Что они едины, и мысли их неразделимы, и чувства, и дыхание одно на двоих. Они едины, и имя им - любовь.
Любовь.читать дальше"Я бы хотел написать тебя," - молчит Ирвин.
Это так.
Он читает во взгляде брата: "Я хотел бы нарисовать тебя. Не твое лицо - тебя. Как ты медлишь, прежде чем улыбнуться, как вскидываешь голову, как задумчиво кусаешь сигаретный фильтр - все это нарисовать можно, но не это главное. Потому что как нарисуешь прикосновение, запах, вкус, едва заметную дрожь под пальцами?.."
А Ирвин всегда хотел бы написать, какой Бас на самом деле. И никогда, ни разу, ему не хватило на это слов. Ну как опишешь точно цвет глаз и ободок по краю радужки чуть темнее, и искры у зрачка? Какие слова подобрать, чтобы передать, как чувствуется сонное дыхание, касающееся кожи, и как пальцы пахнут мелом, шоколадом и немного сигаретами, и как невозможно пошевелиться. Не потому,что разбудишь - разбудишь его, пожалуй - а просто даже дышишь в такие минуты осторожнее обычного, чтобы не спугнуть мгновение.
Поэтому Ирвин пишет о кампусе и скандальных шаржах Бастиана, о том, как улыбается старый Станис, видя их вдвоем в своем кафе, о ветре, захлопнувшем окно, о музыке, которую они слышат каждое утро. А Бас рисует - растрепанные волосы и сонный взгляд, пальцы на корешке книги...
Это просто значит, что как бы много не хранили они от чужих глаз, главного все равно не увидеть и не почувствовать никому, кроме них двоих.читать дальшеИрвин считает, что, вообще говоря, выбрал себе на редкость странное занятие - собирать и нанизывать слова. Если учесть, что самого важного в его голове никто никогда не узнает, а Бас это знает и без слов. Получается, что у того, что он делает, нет в полном смысле этого слова конечной цели, если считать целью сказать что-то совсем уж главное.
Но это привычка останется на всю жизнь. Там, где Бас прищуривается или наоборот, широко открывает глаза, и замирает, пытаясь впитать свет, краски, линии, Ирвин ведет какой-то бесконечный внутренний монолог. Перебирает слова, выбирает те, что лучше всего ложатся в строки, точнее всего описывают суть происходящего... Всегда. И всегда слов немного не хватает, всегда между словами и реальностью есть зазор, и всю жизнь он будет пытаться что-то с этим сделать, свести к минимуму это различие в смыслах. Так что, если подумать совсем уж хорошо, то он сделал правильный выбор. Если этот поток мыслей еще и записывать, он становится более плавным, вдумчивым, а реальность, переданная словами - чем-то вроде театральной постановки. Все неуловимо меняется, и увлекательнее этого, кажется, только то, как Бас рисует. Как выбирает из всех возможных линий одну, самую верную. Как из пятен света, которые воспринимает глаз, и собственного воображения, создает на бумаге и холсте нечто даже более осязаемое, чем настоящий мир.